И дале мы пошли – и страх обнял меня…

I. И дале мы пошли – и страх обнял меня. Бесенок, под себя поджав свое копыто, Крутил ростовщика у адского огня. Горячий капал жир в копченое корыто. И лопал на огне печеный ростовщик. А я: «Поведай мне: в сей казни что сокрыто?» Виргилий мне: "Мой сын, сей казни смысл велик: Одно стяжание имев всегда в предмете, Жир должников своих сосал сей злой старик И их безжалостно крутил на вашем свете." Тут грешник жареный протяжно возопил: "О, если б я теперь тонул в холодной Лете! О, если б зимний дождь мне кожу остудил! Сто на сто я терплю: процент неимоверный!" — Тут звучно лопнул он – я взоры потупил. Тогда услышал я (о диво!) запах скверный, Как будто тухлое разбилось яйцо, Иль карантинный страж курил жаровней серной. Я, нос себе зажав, отворотил лицо. Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале — И, камень приподняв за медное кольцо, Сошли мы вниз – и я узрел себя в подвале. II. Тогда я демонов увидел черный рой, Подобный издали ватаге муравьиной — И бесы тешились проклятою игрой: До свода адского касалася вершиной Гора стеклянная, [как Арарат] остра — И разлегалася над темною равниной. И бесы, раскалив как жар чугун ядра, [Пустили вниз его смердящими] когтями Ядро запрыгало – и гладкая гора, Звеня, растрескалась колючими звездами. Тогда других чертей нетерпеливый рой За жертвой кинулся с ужасными словами. Схватили под руки жену с ее сестрой, И заголили их, и вниз пихнули с криком И обе сидючи пустились вниз стрелой… Порыв отчаянья я внял в их вопле диком; Стекло их резало, впивалось в тело им — А бесы прыгали в веселии великом. Я издали глядел – смущением томим.